Монахини в Маминске и Шилово

При моей памяти монахинь в Шилово было три, я знал их по имени-отчеству, потому что моя мама посылала отнести им что-нибудь из её стряпни. Так поступали истинно верующие люди, желающие помочь ближнему.
У них был огород, и часть продуктов они выращивали сами. Кто-то помогал им деньгами, и деньги у них были, потому что когда мы исполняли в праздник «торжество» (рождественскую песню), то они давали денег больше, чем другие.
Когда умерла бабушка, больную тётю Ефросинью увезли к сыну, Александру Васильевичу, отцу Кати (Екатерины Александровны Ортюковой, в девичестве Никоновой) в Маминск. Но Ефросинья Андреевна, хоть и была неподвижна, оставалась довольно властной и потребовала перевезти её к монашкам, именно к этим трём, ей там было душевно лучше. Наконец, нашли для неё монашку из Сосновки Евгению Васильевну, которая переехала в тётин дом и до самой смерти ухаживала за тётей. Кроме того, занималась пчеловодством, мастерски выращивала огурцы, овощи и картофель. У них был очень хорошо удобренный огород.
Все эти монахини отличались воспитанностью, кротостью. Из-за них я стал с детства уважать таких людей. Они не уговаривали меня не вступать в октябрята и пионеры (может, боялись репрессий), но я никогда бы их не выдал.
Были и такие случаи. Когда однажды я был у них в гостях, какие-то парни ударили в стену кувалдой. Они произнесли: «Прости их, Господи, грешных», – и никакой ненависти к хулиганам не чувствовалось.
После смерти тёти Ефросиньи монахиня Евгения Васильевна сразу перебралась в Маминск ухаживать за другой тяжело больной бабушкой у Яковлевых, где благодарные дети старушки оставили за ней комнату до конца её жизни. Позже дом Яковлевых (он стоял за магазином, рядом с речкой Габиевкой) купил Геннадий Павловский, но пристрой с отдельным входом, где жила Евгения Васильевна, так и остался за ней.
Примечание Елены Цековой: мама вспомнила, что перед свадьбой папа приводил её в этот дом, чтобы познакомить Евгению Васильевну со своей невестой – так он уважал эту монахиню. 

На Маминском кладбище (стрелочкой отмечена монахиня Антония Сычева). Фотография начала 60-х годов

Небольшое дополнение из «Истории православия на Урале»:
Тщательное изучение следственных дел сестёр Ново-Тихвинского женского монастыря, проведённое Архивным кабинетом Ново-Тихвинского  монастыря, показало, что большинство сестёр, попавших под арест в 1920-е годы, выбрали своим местожительством сёла Покровского района Челябинской области (ныне Каменский район Свердловской области): Маминское, Троицкое, Сосновское, Кисловское, Смолинское, Рыбниковское, деревни Перебор, Шилово и другие. Изучая религиозную жизнь в Каменском районе до революции, можно сделать вывод, что она отличалась большой активностью. Здесь были ревностные пастыри – священнические династии: Левицкие и Мавровские, отшельники, жившие в пещере у села Смолинского, подвижники – например, схимонахиня Ефросинья-Постница (в миру Анна Мезенова), которые во время всеобщего охлаждения к вере сумели поддержать в местных жителях истинное благочестие. Поэтому  тот факт, что именно в этом районе при советской власти довольно долго существовала нелегальная монашеская община, не является случайным.
Руководила общиной сестёр монахиня Ново-Тихвинского монастыря Антония (Сычева) (1886 – 1972). В ноябре 1937 г. по обвинению в контрреволюционной деятельности она была приговорена к 10 годам концлагерей. Отбыв срок, после войны матушка Антония вернулась в родные места. Десять лет концлагерей не сломили её. Она так же, как прежде, собирала людей на домашние богослужения.
Источник:  Зыкова Н.В. Монашеская жизнь в Каменском районе Свердловской области в советский период // История Православия на Урале. – Екатеринбург, 2005. С. 121-126.

Маминская церковь

Всем церковным приходом собирали деньги на церковь, и с 1903 по 1913 годы достроили храм с каменной оградой.

На этом фото – Маминский храм вскоре после постройки

Когда начались годы гонения верующих, и Маминский храм (как и многие) перестал быть действующим, специально его никто не разрушал. Просто приспосабливали это помещение то под МТС, то под склад для хранения зерна.
С куполов ветром годами срывало листы железа, а деревянные конструкции подгнивали и разрушались. На колокольне они рухнули раньше, так как туда был доступ по лестницам.

Фотография 60-х годов – один старый купол еще держится

Остов большого купола убрали тогда же, когда шифером накрыли крышу по железу. Там (на месте убранного купола) тоже сделали крышу – чтобы не текла вода на хранящееся в помещении зерно. Закрыли рабочие совхоза, при Утяганове.
А кирпичную церковную ограду разобрали и увезли в 30-е годы для строительства электростанции.

Примечание Елены Цековой: никогда мы не думали, когда лазили детьми по бывшей электростанции, что она была построена из церковной ограды!

Так храм выглядит сейчас. Фотография Михаила Бушманова

P.S. 
По архивным сведениям, которые есть на сайте Маминского храма, «…в тысяча восемьсот тридцать первом году начали строить кирпичный храм в память победы русского народа в войне 1812 года, строительство заняло сорок лет.
Первоначально приход храма со­ставляли деревни Мамино, Шилово и Сосновка…
Строитель­ство новой церкви осуществлялось в основном своими силами. Деньги соби­рали с прихожан. Ходили по деревням с кружками. На строительство каждый трудоспособный прихожанин должен был отработать пять – шесть дней.
Чтобы выровнять площадку под церковь, с восточной стороны сделали искусст­венный холм.
Кирпич, из которого построен храм, изготовляли мест­ные умельцы из глины. Кладка ручная на известковом растворе и куриных яйцах. Были потрачены миллионы яиц (они были свезены со всего района), один миллион двести кирпичей.
Новая церковь была построена в основном к тысяча девятисотому году и достраивалась до тысяча девятьсот одиннадца­того года. Имя каждого человека, внёсшего хотя бы рубль или трехрублевку, было начертано на сте­нах внутри храма».
Источник: http://maminsk-hram.cerkov.ru/

Падение памятника царю-освободителю

Памятник царю-освободителю Александру II (издавшему в 1861 году Манифест об отмене крепостного права) был построен в Маминске до революции на народные деньги, хотя на Урале не было крепостного права. Он стоял рядом с храмом.

На фотографии 1956 года –  Володя Банников на постаменте памятника царю-освободителю

Наехал на него на тракторе пьяный Михаил Шишкин.
Мы говорим с участником милиционером Ярославцевым на эту тему. Дело не было подсудным, поэтому решили ничего не предпринимать.
Всё, что осталось от памятника, растащили жители.

Совхоз «Мамино» при А.Г. Утяганове

Совхоз «Мамино» стал подниматься в продуктивности и доходах при Алексее Григорьевиче Утяганове (настоящее имя его было – Адип Гарипович).
Ранее он работал в финансовой сфере, поэтому считал расходы и доходы.
Молочное скотоводство убыточно, даже если в год корова даёт 5000 литров молока. Утяганов всячески старался от молока иметь прибыль, построив молокозавод и продавая в Каменск молоко, потому что молокозаводы принимали из совхозов молоко за полцены, выгадывая прибыли себе.
Наконец, когда совхоз получил по результатам года прибыль, злые люди обвинили Утяганова в том, что он не провёл переоценку скота, а Беляев (первый секретарь Каменского райкома) свёл с ним счеты из-за того, что Утяганов не считал его авторитетом. В обкоме решили Утяганова снять.

На фото – рабочие совхоза «Мамино»

Это было в 1975 году, а последующие руководители совхоза «Мамино» постепенно довели его до разорения. Хотя в это время очень много строили жилья для рабочих, коттеджи для начальников. Построили дороги с асфальтовым покрытием. Но совхоза больше нет.

Маминская школа

К моменту становления Советской власти в Шилово, Маминске, Троицке, Давыдово, Стариково были построены кирпичные трехклассные земские школы. Во всех было по 3 класса, учительская, теплый туалет (клозет), квартира сторожихи (в её обязанности входила уборка, топка печей в холодное время, круглосуточная охрана объекта).
Выше я упоминал о развитии Маминской школы перед войной и до 1955 года.
Во время моей учебы в этой школе за три года (1943 – 1946) сменилось три директора: Иванов (потом он учил будущую жену брата Марию в Сосновке), Коростелёв (поздней он присылал письмо по выходе на пенсию не помню откуда), Иван Александрович Бределёв (тоже дорабатывал в Сосновке, где и похоронен).
Математику тоже вели три учителя: в 5-м – Анна Александровна Южакова, в 6-м – Тамара Ивановна Неуймина, в 7-м – Анна Афанасьевна, потом она перевелась в Покровку. Из учителей русского языка помню только Ивана Федоровича Луговых, которого одновременно с Иваном Александровичем Бределёвым демобилизовали после окончания войны – досрочно, как кадры, нужные народному образованию.

Анна Александровна Южакова с учениками (фотография предоставлена Петром Шмаковым, его мама рядом с учительницей)

Иностранный язык временами не вёлся, потом появилась учительница из эвакуированных, которая часто плакала на занятиях, когда дети мешали ей вести урок. В конце концов немецкий язык стала вести Зинаида Григорьевна Морозова (впоследствии по мужу Барышникова). Прямо после окончания 10 класса она вела уроки, как умела. Уже потом в Екатеринбурге Зинаида Григорьевна окончила три курса пединститута и снова вернулась в Маминск.
Так что знания по немецкому пришлось обновлять. В Камышево учитель немецкого языка Сергей Михайлович Пичугов у себя, на дому, бесплатно провёл меня по учебникам 5 – 7-го классов так, что в институте сдал немецкий на 4.
В Маминской школе учились всегда во 2-ю смену, зимой боялись темноты; иногда уходили, когда старшие ребята освобождались раньше нас (после уроков приходилось идти пешком из Маминска в Шилово). Но рады были, что ежедневно возвращались домой.
А следующий период (8 – 10 классы в Камышево) провёл у чужих людей, один.
Когда вернулся в Маминскую школу учителем, многое повторилось, но не всё.
Год ходил за 5 километров из Шилово, уроки были в двух сменах, да еще в клуб с девушками… Возвращался домой в 22 – 23 часа, вставал в 4, писал планы уроков, в 7 завтракал и выходил.
Один раз там, где у оврага была МТС, из-под горы, от родника выскочил волк в двух метрах от меня. От неожиданности я оцепенел, но он испугался больше, чем я, и пустился наутек.
За время моей работы в Маминской школе, за три года снова сменилось три директора, но это тот случай, когда я неожиданно стал четвертым.
Семен Семенович Лисицын проработал при мне 4 месяца, был отправлен в Москву на повышение квалификации, где и погиб.
Прислали Тамару Алексеевну Зырянову, которую сменили через два года. Вскоре её тоже не стало…
Третий – Юлий Михайлович Кварцяный – приехал из Западной Украины с чужой женой, а так как они не были зарегистрированы, их устроили так: его директором в Маминск, её в Клевакино секретарем парткома. До марта 1958 года наш Юлий в субботу садился в кошёвку и уезжал в Клевакино. Фактически школу вела завуч Ольга Михайловна Лисицына.

На фото – молодой учитель Василий Николаевич Морозов на фоне здания старой Маминской школы

Вот тут Ольга Михайловна, по принципу «хуже не будет», неожиданно выдвинула мою кандидатуру на должность директора.
И в этот год я ходил на работу из Шилово каждый день. Представляешь «авгиевы конюшни»? Холодно, а на следующую неделю дров для топки печей нет. Приехали пожарные, оштрафовали меня на 20 рублей за то, что все печи в школе не соответствуют противопожарной безопасности, и новый учебный год не начнётся, если не будут устранены неисправности.
Я пошел к директору совхоза Андрею Ильичу Семухину и попросил тракторы для вывоза дров из делянки (почти у Сосновки). Он сначала принял меня холодно: «Вы, молодой человек, взялись за дело, и притом ищете легкой жизни!». Но я резко ответил, что легкая жизнь у меня позади, объяснил все проблемы, тогда он дал тракторы и пообещал железные кожухи на печки сделать (железа в то время школе достать было невозможно).
После мартовских каникул мы с учениками старших классов пошли в лес с колонной тракторов, выгрузили за один день в тракторные тележки все дрова в двухметровом размере. Трактора отвезли их в школьный двор и в интернат. Сейчас попал бы под уголовку, но эти законы были еще впереди. Дальше ученики пилили брёвна на циркулярке по полметра, кололи на мелкие полешки и приносили в классы.
Техничек от этой работы освободили, так как они тут же ушли бы в совхоз (раньше они держались за эту малую зарплату 270 рублей, потому что в колхозе и этих денег не платят).
В интернате пилили обычной поперечной пилой и кололи топором. Всё это очень опасно, но видит Бог, пронесло. Хотя дрова сырые, печи дырявые, в классах всё равно было холодно.
В дальнейшем, до 1964 года (6 лет) стало тепло, потому что дрова готовили сухие и летом, а с печами тоже получилось. Брат моей мамы, Виктор Дмитриевич Воробьёв, взялся за малую плату перекласть все печи. Он с женой приезжал на лошади в субботу, а мы готовили глину в теплом помещении. Новый кожух и новые чугунные дверки давал совхоз. Дядя Витя рычагом ронял старую печь, жена чистила кирпич, и за сутки вырастала новая печь. Мастера её затапливают, а к понедельнику она горячая. Убирают остатки, а техничка моет пол. Так к началу следующего учебного года все печи были готовы.
Кроме того, Семухин дал нам квартиру: сначала в финском домике (улица Фурманова), а позднее построил для учителей на улице Ленина дом с тремя квартирами.
В 1961 году много деревьев поломало ветром с налипанием снега, а в старой школе не было спортзала. Снова рискнул нарубить брёвна для школы. Брат Виталий волоком вывез их на берег, а В. И. Бутусов напилил брус в лесопилке промкомбината. С учениками в период летней практики собрали стены и перекрытия, а потом специалисты настелили полы, сделали двери и окна (столярка совхоза). В 1962 – 63-м учебном году мы уже имели спортивный зал, можно было играть в волейбол, баскетбол, и к нам приезжали тренироваться из Сосновки. До этого физкультура проводилась в коридоре одноэтажной школы, мешая занятиям в классах.
Так в школе стало тепло, и решился вопрос с физкультурой.
Когда я принял руководство школой (в 1958 году), после войны прошло 13 лет, и количество учеников было минимальным за счет неродившихся в войну, и после войны не родились те, чьи возможные отцы погибли. Далее количество детей стало расти, и школу надо было расширять.
Теперь уже следующий директор совхоза «Мамино» Утяганов предложил мне детский сад, который он перевез из Тыгиша (территория, зараженная радиацией после аварии на «Маяке» 1957 года). Конечно, он «фонил», и интернат в нём, как и детсад, помещать бы не разрешили. А эпизодическое посещение на уроки было возможным.
Мы срочно перевели туда столярные и слесарные мастерские, а на первом этаже двухэтажки (бывшее волостное управление) еще оборудовали 3 класса. Промкомбинат изготовил парты. В одноэтажке (бывшая земская школа) вместо учительской сделали класс, и еще самый большой класс разделили на две части. Итак, вместо 8 стало 13 классных комнат.
И тут, на наше счастье, приехал по поводу строительства моста председатель обслисполкома. Меня не было в тот момент, но он заглянул и в школу, удивился такой скученности и тесноте – и дал команду сверху готовить проектную документацию на новое здание.

Учителя Маминской средней школы, начало 1960-х годов

Это был 1962 год, а уже в 1963-м была готова документация (проект и привязка на местности), был заложен фундамент, но тоже не без сложностей.
В проекте был ленточный бутобетонный фундамент. Раствор должны были привозить с УАЗа в кузовах самосвалов. Миксеров тогда не было, дороги и моста тоже. Первый же самосвал часть раствора расплескал по дороге, а то, что осталось, приросло к кузову. 35 километров самосвал преодолел за 2 часа.
Всё бы пропало, но инженеры нашли в смете ошибку (деревянные оштукатуренные перегородки оценили в 25 рублей за м², а в самом деле они стоили 2 рубля 50 копеек). Договорились фундаменты выложить из бетонных блоков, а раствор делать по месту на бетономешалке.
В 1963 году выложили стены, споткнулись опять на деревянных потолках, хотели заменить бетонными плитами, но удорожание не разрешили, и стены стояли до следующего лета.
В начале 1964 года в облисполкоме снова подняли вопрос об окончании долгостроя. Мехколонна стала жаловаться на «Уралалюминьстрой», что последний не помогает материалами. Поругались, каждый считая себя правым. Председательствующий добился того, что начальник «Уралалюминьстроя» сказал: «Лучше я сам дострою эту школу».
Так тому и быть. На следующий день ко мне приехал главный инженер «Уралалюминьстроя». Он сказал, что для разговора надо закусить. Мы пошли в сельскую столовую, которая открывалась в час дня, а было только 11 часов. Но девчонки, которые там работали, открыли, накрыли на стол, поставили и выпить, и закусить. Это был единственный случай (они знали). Не помню фамилию главного инженера, но точно еврейская. Явно обрусевший был человек, коли с утра опохмелялся. Он пообещал, что самые надежные бригады будут работать. Отличный мужик – в  1964 году сдали и школу, и котельную, и старые здания школы подключили к отоплению. Еще следующим летом пробили траншею и подвели водопровод от совхозной скважины (в проекте был колодец).
И прораб, и мастера (строители, столяры, штукатуры, слесари и сварщики) работали слаженно. Всё шло, как в отличной музыкальной мелодии, в которую вплетался я, иногда забывая идти на свой очередной урок, а ребята понимали и тактично напоминали, чтобы не забывал и о них. В начале 1965 года, в зимние каникулы, мы принесли из складов мебель, завезенную заранее.

Вот так строилось это здание Маминской школы

С 12 января 1965 года старшие классы учились в новой школе, начальные классы в здании земской школы, интернат в двухэтажном помещении, мастерские – опять на первом этаже двухэтажки.
Позднее, в 70-е годы, в Сосновке построили среднюю школу. В Маминск привозили учеников из других сёл на специальных автобусах, интернат не потребовался. Тогда для сохранения двухэтажки (старого здания волостного правления) было решено перестроить её под квартиры. Без проекта нанял бригаду из кавказцев за 2,5 тысячи установить перегородки в каждом классе, кухни, туалеты и ванные, сделали выгребную яму, двор и для каждой квартиры сарайку холодную и кладовую внутри дома, там, где был буфет. А из спортзала – пристроя – студенческая бригада собрала дом с четырьмя квартирами-малометражками.
В 80-е годы, когда нас уже не было в Маминске, там сделали дороги, построили большое количество жилья. Все, кто жил в старом двухэтажном доме, получили более удобные благоустроенные квартиры, и здание опустело, а правильно распорядиться им не сочли нужным, оставили его разрушаться…
P.S. Одна из местных жительниц сообщает в “Одноклассниках”: «…мне хочется немного уточнить про двухэтажное здание. Люди там жили до начала 90-х годов, и им пришлось переселяться, потому что оно просто рухнуло (вроде бы задняя стена). Они все целый день простояли перед больницей, потом их постепенно расселили».
Спасибо, этого мы не знали, потому что уехали из Маминска в 1976 году, и в дальнейшей истории села для нас много «белых пятен»…

Приезжие и эвакуированные. Учеба во время войны

Новые люди появились с открытием Шиловского дома отдыха: директор, бухгалтер, повар… Остальных набирали из местного населения. Помню, директором был Болотов, а бухгалтером Балдин. Появилась и семья Селедковых, глава которой тоже был на должности.
Ссыльных в Шилово почти не было. Особо можно отметить Давидюков, которые поселились в конце деревни и на удивление всего местного люда стали выращивать индюков. Глава семьи всегда занимался торговлей, и в Шилово, и в Маминске. Семья жила не бедно (умели жить).
Примечание Елены Цековой: мне рассказывали, что когда Михаил Климентьевич Давидюк работал продавцом в маминском магазине, то некоторые люди специально приходили на него посмотреть: это было зрелище! У человека был талант в сфере торговли.
Эвакуированные появились в конце 1941 года, а уехали к сентябрю 1943-го. Их разместили в палатах дома отдыха и в загородном доме владельца мельницы купца Малиновцева. Они не бедствовали, не покупали картофель и овощи у местных жителей. Их незаметно обеспечивали продуктами, централизованно – от государства. Полагаю, что это были семьи московских не последних лиц. Они были обуты, одеты и пригреты. Печки в комнатах они топили сами, а дрова им давали, но не жители, а власти. Бывал там по сбору золы, видел всё.
Из тех москвичей, которые учились в моём классе, выделялись Женя Курочкин, Сашенька Лельгант (девочка). Все их ответы были безукоризненны, их кругозор мне казался непостижим. Позднее Анна Макаровна (наша учительница) переписывалась с ними и посещала их в Москве. Эти дети потом учились в МГУ.
1943-44 учебный год начался для меня в 5 классе Шиловской школы, а с 7 ноября – в Маминской. Для москвичей в 1942-43 учебном году открыли в Шилово семилетнюю школу, чем воспользовался мой брат Виталий, закончив 6-й класс, можно сказать, дома. До этого он в 1941-42 учебном году отказался ходить в Маминск и год работал в совхозе коновозчиком. Ему было 12 лет, и мама была против его решения, отец в письмах с фронта тоже советовал учиться, а потом писем не стало…

На фото – папин отец, Николай Андреевич Морозов (1905 – 1942)

В 1943-44 учебном году я закончил 5 класс, а брат – 7-й. Потом до призыва в армию он работал в колхозе (с 15 до 19 лет). Только после службы в армии осел в Свердловске и получил паспорт.
Я же выбрал другой путь. В 1946 году закончил 7 классов Маминской школы-семилетки. Средняя, 10-классная школа поблизости была только в Камышево. Когда поступил в 8 класс Камышевской средней школы, образование в старших классах было платным (750 рублей за полугодие), но в этот же учебный год вышло распоряжение Правительства о том, что дети погибших на войне рядовых солдат обучаются бесплатно (до этого бесплатно учились только дети погибших офицеров). Так, поскольку у мамы сохранилась «похоронка» на отца, я бесплатно окончил старшие классы школы, а потом – бесплатно учился в Свердловском пединституте (а высшее образование в те годы тоже было платным, о чем сейчас мало кто помнит).

На фото – папа и его друзья, мальчишки послевоенных лет

Радиоактивный след 1957 года

Последствия ядерной катастрофы на комбинате «Маяк» захватили нашу территорию. Два населенных пункта – Тыгиш и Четыркино – в Покровском районе снесли, а жителей предложили поселить около озера Лебяжье.
Многие выбрали другие места – например, в селе Покровском. Для них там построили дома. Пшеницыны (учитель географии Захар Андриянович с семьёй) после переселения купили дом в Маминске. Переехали в Маминск и некоторые жители Челябинской области.

Я в тот год служил в армии, в Казани – до конца 1957 года. Лиза (будущая жена) тоже уехала в Черусти, к родителям. Может, нам меньше досталось продуктов распада.
Лида Ярчихина приехала с той территории, которую загрязнило облако с «Маяка», она лечилась в Челябинской области, потом доучивалась в Маминске. А дочь Захара Андрияновича Света давно умерла по неясной нам причине.

Фото с урока географии: Захар Андриянович и Боря Попов (светлая память им обоим)

Дом отдыха «Шиловский»

Дом отдыха, как и все предприятия, использовал помещения купцов.
В летней даче Малиновцевых на нулевом этаже располагалась кухня, наверху – столовая, библиотека, игровые комнаты. Огромное складское помещение зимой заполнялось зерном из Челябинской области. Летом зерно перерабатывалось на муку, а по зимнику отвозилось гужем (на повозках с лошадьми) в Екатеринбург. Это помещение для дома отдыха перестроилось на 2 этажа, разделилось на комнаты.

Вид со стороны дома отдыха на реку Исеть и деревню Шилово

Потом к 40-му году начали строить клуб из бруса, но война и восстановление разрушенных городов привели к тому, что сруб так и сгнил.
После войны дом отдыха возобновил работу. Его передавали либо «трудовым резервам» (отдыхали учащиеся городских ремесленных училищ), либо городу Каменску-Уральскому. Вложений материальных не было.
Построили котельную – примитивно, под горой. Сделали центральное отопление. До этого дом отдыха, кажется, работал только летом, как пионерские лагеря. Была и баня – тоже в лощине, к югу от территории дома отдыха.
В 80-е годы вновь всё перестраивается: палаты на 2 места, дополнительные корпуса, расширяется столовая, построен новый клуб. А в 90-е всё рухнуло. Почему? Долго объяснять, социализм тоже рухнул.

На фото – брошенные корпуса дома отдыха «Шиловский»

Маминская «золотая лихорадка»

Активно добывали золото в Маминске, а точнее – между Маминском и Сосновкой, на так называемом 5-м участке, с 1935 по 1947 годы.
В 1931-м, во время коллективизации, все мастеровые люди уехали в города: в Свердловск, а немногие – в Каменск-Уральский (как мой дядя Павел Дмитриевич Воробьёв). Через 4 – 5 лет многие из них вернулись на прииск.
Золото добывали шахтным способом. Техники не было. Шлямбуром пробивали шпуры, закладывали взрывчатку и разрушали породу (золото в кварце). На бегунах размалывали породу, промывали её при наличии ртути, в которой золото тонуло, а кварцевый песок плыл по ртути и уносился водой.
Сестра моей мамы, тетя Нюра с мужем Семёном, тоже выехали из Свердловска в Маминск. Семён Васильевич работал в шахте. Бригада получала зарплату по результатам сданного золота. А когда получали расчет, начинался «отдых» с загулом. Поэтому все деньги спускались, а потом – опять в шахту. В 1939 году они снова уехали в Свердловск.
С началом войны кадры стабилизировались: рабочим давали бронь (освобождение от призыва на войну) и установилась дисциплина.
Руководил прииском некто Саркисов – очень деспотичный человек, который держал всех в страхе, задаривал районные и областные власти за счет недоплат рабочим. Еще и хотел иметь любую красивую девушку или женщину, и имел (замужней женщине угрожал снять бронь с её мужа).
Мы, когда шли в школу, остерегались тройки, на которой Саркисов выезжал со двора на рысях. Все были обязаны очищать ему дорогу. А гнал он в сторону Челябинска, где находилась вышестоящая контора «Уралзолото». Почему на тройке и в санках? Представь себе, что ни дорог, ни автомобилей не было.
Породу возили на лошадях к реке Исеть, где была и бегунная, и химическая лаборатория отделения ртути от золота. Один из возчиков руды погиб, когда нависающая замёрзшая порода упала на него при погрузке. За это событие ответил отец Кости Миронова, как бригадир. Его лишили брони, судили и отправили в штрафбат.
Существует легенда, что рабочие тайно собрали улики и отправили в Москву человека, который доставил компромат на Саркисова, а там с удовольствием дали Саркисову 10 лет тюрьмы. Москва тоже готова была наказывать…
В 1947 году одну из шахт, залитую водой, хотели восстановить для добычи и спустили туда площадку с насосом для откачки воды и женщиной, которая включала этот насос. Произошло обрушение породы, и женщина погибла.
Контора закрылась, а старики золотодобытчики долго еще полоскали песок в Габиевке – в надежде найти мелкие песчинки золота, которые остались, ведь собраны были «таракашки» самородного золота.

Следы старых шахт в Маминском лесу

Возобновили добычу химическим способом уже без нас. Через скважины закачивают раствор кислот, в которых  растворяется металл. Далее – электролиз и металл в чистом виде. Но «химичат» новые хозяева по-крупному. Берут деньги в банке, скупили у совхоза всё хозяйство. Потом банкротятся, выплачивая начальникам отступные, а рабочих на улицу. Потом возобновляют всё сначала.

Река Исеть и мосты

В 30-е годы Исеть при наличии множества плотин, при обилии мельниц, каждая из которых поднимала воду хотя бы на 2 метра, казалась многоводной и чистой. В бане мылись только речной водой (она не жёсткая). Было много рыбы разных пород – от гольянов самых мелких до пескарей, плотвы, красноперок, ершей, окуней, линей, щук.
С 1942 на 1943 год рыба стала задыхаться подо льдом из-за сброса в реку нечистот и отходов производства. В войну очистные сооружения были «не в моде». Постепенно исчезли все рыбы, кроме пескарей и плотвы.
Сейчас, говорят, стало лучше. Но сейчас на десятки километров нет плотин, поэтому река обмелела, и такого обилия рыбы не будет.

На фото 1936 года – родители папы и он сам в четырехлетнем возрасте

Мама рассказывала, что в 30-е годы, в сезон, когда теплая вода, мужики неводом коллективно ловили такое количество рыбы, что приходилось загружать возы.
Отец в подростковом возрасте ловил круглый год рыбу на жерлицу, на живца. Однажды зимой из проруби вытянул такую щуку, что когда снял с крючка, она взбрыкнула и ушла обратно в прорубь (её длина была равна его росту).
Не совсем, но похожий случай был у нас с братом. Это было до 1940 года. Мы на удочку поймали большого леща, но у нас отнял его прохожий мужчина (мы предполагали, что это был один из отдыхающих Шиловского дома отдыха). Мы плакали, но он был неумолим. Побежали и пожаловались отцу, но он не смог догнать и найти негодяя.

Река Исеть возле Маминска

Постоянных мостов на Исети в наших окрестностях не было, кроме Шилово: этот мост возведен около 1900 года, так говорил нам Игнатий Иванович Морозов, чьё подворье было расположено р ядом с мостом.

На фото – останки шиловского моста

Существует легенда от моей бабушки Варвары, что дорога (столбовая, так как верстовые столбы из гранита сохранялись до нашего детства, а хулиганы для показа своей силы кувалдами крушили их безнаказанно) от Екатеринбурга до Челябинска должна была пройти лесом мимо Шилово, а мост предполагалось строить в Маминске. Однако место, выбранное для моста, принадлежало человеку, который не согласился отдать свою землю, а все участки земли у реки были частными. Моя бабушка Варвара уступила свою землю (в Шилово) для моста, дом же у неё остался. Ей взамен дали участок в другом месте, но Советская власть отняла и его. Поэтому мой отец и бабушка в 30-е годы продали все строения на вывоз, а себе купили другие дома с большими огородами, которые, как упомянуто выше, кормили нас и позволяли платить все налоги. Эти налоги отменили в 1953 году, после чего в стране начались проблемы с продуктами.
А до революции бабушка держала постоялый двор, имея неплохие доходы, судя по сторублевым «екатеринкам» (это банкноты царской России номиналом в 100 рублей), обнаруженным за иконами.
Интересный случай, связанный с шиловским мостом. В 1946 году в Шилово приехал настоящий танк (правда, без башни). Посмотреть на него сбежались мальчишки со всей деревни, был среди них и я. Танк пытался проехать по мосту, но как только он на него въехал, мост затрещал, и танк попятился обратно. Много лет спустя шиловский мост начал разрушаться именно с той стороны, куда на него заезжал танк.
Все остальные мосты, кроме шиловского, наводились для лета, а зимой ездили по льду. Ездили на лошадях по плотинам, но когда появились тракторы и автомобили…
В Камышево и автомобили ходили по плотине, а в Маминске, после того, как плотина приказала долго жить, на лето строили мост, но автобус останавливался за ним, куда и приходили жители для посадки.

На фото – Маминский мост

Бетонный мост в Маминске строился в 60-е годы – видимо, с прицелом соединить Каменский и Сысертский районы прямой дорогой. До этого в Сысерть можно было попасть вкруговую, через Свердловск (сравни 20 км или 100).
Кроме того, мне поведал Анатолий Алексеевич Мезенов, который работал в облсельхозуправлении, и из «наших» он там был не один – они «продавили» документацию и деньги, чтобы все деревни совхоза «Мамино» соединить асфальтом. В Маминске это только улица Ленина, а в Шилово – все улицы и въезд с тракта на Заречную, а также из Маминска на обе улицы, которые там есть.

Маминское. История зданий

Дореволюционное деление было таким: мы входили в Пермскую губернию, Екатеринбургский уезд, Маминскую волость. Челябинск тоже был уездным городом.
Скорей всего, еще до строительства храма, то есть в конце XIX века, в селе Маминском было построено волостное управление в 2 этажа.

На фотографии – бывшее здание Маминского волостного управления 

(в 30-е годы – сельский Совет)

На втором этаже были две огромные комнаты: волостного старосты и волостного писаря, а на первом этаже – вспомогательные помещения, в том числе – для охраны и предварительного заключения, сейфы для хранения архивов, платёжных документов. Окна первого этажа были маленькие с решетками. Добавлю, что в подвале волостного управления заключенных питанием не обеспечивали, этим занимались либо их родственники, реже – служки из церкви. Задержанные чаще всего получали 15 суток за хулиганство. Серьёзных преступников, конокрадов, политических и прочих – полицейские увозили в Екатеринбург.

Это же здание – в 1956 году, в то время здесь была школа

Поздней, когда около 1935 года объявили всеобуч и ввели семилетнее образование, это здание отдали школе (в 1939 году Маминская школа стала средней). Маленькие окна вырубили пошире, и сделали там 7 классных комнат:  3 на первом этаже, 4 на втором. Еще 4 классных комнаты были в старой земской школе. Туалеты сделали выносные, а в бывшем туалете земской школы поместили библиотеку. Учительскую превратили в класс, а комнату сторожихи – в учительскую и кабинет директора. Но когда я пришёл учиться в 5 класс, в учительской сидел 8-й класс (1943 год). В 1944 году школа стала семилеткой – до 1952 года. Занятия велись в две смены. В годы войны количество учеников уменьшилось, и первый этаж заняли спортзалом.
Позднее, когда уже была построена новая школа, для сохранения двухэтажки было решено перестроить её под жилой дом для учителей, и квартиры там были теплыми и светлыми (потолки очень высокие, большие окна).  Но в 90-е годы здание оказалось брошено, как клуб, как больница…

Так это здание выглядит сейчас

Когда в Маминске был построен Крестьянский банк, не знаю. Там могли дать деньги для покупки лошади и всей упряжи с последующей выплатой денег частями. Или для начала торговли – на первую партию зерна для размола и продажи муки в Екатеринбурге. Рассказывали мои родители, что первый цикл торговли длился неделю: 2 дня для закупки зерна в Челябинской области, 3 дня – размол на одной из мельниц (там была очередь), один день езды до Косулино, ночлег, подъем в 4 часа утра – и к 9 часам уже в Екатеринбурге. Муку сдавали оптом. Далее пускали лошадь рысцой, к 9 вечера уже были дома.
После революции помещение Крестьянского банка использовали в качестве клуба.

На фото – Маминский клуб в 60-е годы

На первом этаже был кинозал. В 1958 году заменили межэтажное перекрытие и оформили на втором этаже концертный зал со сценой.
Однако из-за протечки крыши одна или две балки в потолке 2-го этажа сгнили и упали. Клуб признали аварийным в 1973 году и начали готовить документацию на новый клуб, который впоследствии построили в 80-е годы.

  

Две фотографии, которые разделяют 50 лет. На первой – 1965 год, на второй – наше время. Так сейчас выглядят останки здания Крестьянского банка, который наше поколение запомнило, как Маминский клуб, культурный центр жизни села.

И еще одна фотография останков бывшего банка и клуба, 

которая поражает свои точным названиием и жутковатой атмосферой. 

Автор фото – Михаил Бушманов

О Маминской больнице.
Как и школа, больница располагалась в приспособленных помещениях, которые ранее принадлежали священнику, а другое – торговцу скобяными товарами.
В одноэтажном здании жил уважаемый человек, священник Мавровский с семейством до 1932 года. Меня он крестил 13 марта 1932 года – это я узнал, когда в ЗАГСе получал свидетельство о рождении, необходимое для получения паспорта (в ЗАГСе мне дали церковную книгу, чтобы я нашёл запись о моём рождении). Отлично сохранилась и книга, и чёткая каллиграфическая запись.
Примечание: о дочери священника Мавровского, известной художнице Магдалине Мавровской, написано здесь: http://rt-online.ru/p-rubr-kult-10110827/ (там есть и упоминания о жизни этой семьи в селе Маминском).
Когда я родился, роды у мамы принимал фельдшер Игнатий Иванович Мамин. Второе моё посещение больницы в 1938 году было связано с травмой (разбил губы и выбил зуб). Принимал тот же Игнатий Иванович. Зубы были молочные, а потому скоро выросли другие.

Последний звонок 1955 года. Выпускники стоят на улице Ленина, 

на дальнем плане белое одноэтажное здание (бывший дом священника) 

и двухэтажное (бывший дом торговца) – 

оба здания тогда занимала Маминская больница.

В 1950 – 1980 годы больница была укомплектована врачами: терапевтом, хирургом, гинекологом, да и фельдшера были знающие. В 1955 году Любовь Андреевна Шишкина (фельдшер) на слух без рентгена установила у меня очаговую пневмонию, заставила купить пенициллин и за неделю поставила на ноги, сделала здоровым человеком. Когда ты, Лена, родилась, роды принимали хирург-гинеколог Писаренко и акушер Любовь Ивановна Воробьева.
Примечание Елены Цековой: по рассказам родителей, роды были такие тяжелые, что своей жизнью я целиком обязана этим людям.
Позднее, после отъезда Писаренко в Белоруссию, приехали тоже хорошие специалисты Иван Андреевич и Галина Ивановна Маркусы (хирург и гинеколог).

Маминские медики 60-х годов. Супруги Маркусы рядом в верхнем ряду.

Были и амбулатория, и стационар, а позднее, когда два здания соединили, встроив в промежуток дополнительные площади, там отпускали лечебные процедуры, электрические, магнитные, парафиновые и прочие.
Рухнуло всё в 90-е годы. Сейчас ситуация, как при Игнатии Ивановиче… Скорую в недавние годы вызывали из Покровки, а теперь –  из Каменска. Лечат, в основном, в Каменске.
Добавлю, что первоначально все «богоугодные» заведения не строились, а размещались в отнятых у кого-то помещениях.

Так разрушенное здание больницы выглядело все последние годы. 

Говорят, его купил частный предприниматель, и сейчас там строится магазин.

Коллективизация

1931 год – год сплошной коллективизации, когда земля, её недра, реки стали собственностью государства и были переданы в пользование коллективным хозяйствам: объединившимся в них рабочим, крестьянам, рыбакам…
В это время, после коллективизации, частную торговлю запретили, ремёсла преследовались и облагались налогами.
После коллективизации мой отец, Николай Андреевич Морозов, вступил в колхоз, сдав в общее хозяйство двух лошадей и корову. Могу сказать: когда мне исполнилось 6 лет, мне никто не мог показать, где наша бывшая лошадь, а где корова. Отношение крестьян к своему и общему очень разнилось. Наших животных просто не стало, их надорвали на работе или уморили голодом. Кстати, мама говорила, что в 1935 году на коровах в поле боронили землю. Пахали только на лошадях (вспомни «Поднятую целину»), а боронили  на коровах (на Украине были волы).
Кстати, 1935 год был урожайным, и колхозники до самой смерти любовались фотографиями, на которых запечатлели, сколько зерна получил каждый колхозник за свой труд. Больше до конца существования колхозов они ничего не получали. А почему?

Трактор “Фордзон”

В 1935-36 годах появились МТС (машинно-тракторные станции) – сначала в Покровке, потом в Маминске. МТС давали свою технику и работников колхозам для обработки полей, уборки и обработки зерна. Техника была такая: тракторы «Фордзон» (американские) и «СХТЗ» (Сталинградского и Харьковского тракторных заводов) и другие машины: молотилки, триеры (зерноочистители), комбайны. Оплату получали натурой, то есть зерном. Горюче-смазочные материалы, износ техники, зарплата трактористам и комбайнёрам, содержание МТС и её штатов – тяжелым бременем ложились на колхоз. Плюс к тому хозяйство должно было платить подоходный налог. Так что после уборки зерновых все зернышки выметались из колхоза, разве что кроме семян для посева в следующем году.
Всю зиму часть крестьян занимались очисткой семенного материала от сорняков, часть ухаживала за коровами, конями и овцами. Пытались завести свиней, и даже строили свинарники, но свиньи хотели кушать…
Не получилось. Мы бегали в Шилово по свинарнику, заглядывали в колодец…
В Маминске в свинарнике разместилась в 1938 году МТС (это там же, около глубокого лога, где к тому времени мельница приказала долго жить). Когда началась война, МТС перевели в церковь.
Во время войны мы варили мыло из колхозных животных, которые умирали от голода. Каустическая сода превращала в мыло не только мягкие ткани, но и кости.
Изменилось и меню жителей. Если до колхозов в деревне преобладали блюда из зерна, мяса, яиц, то лишившись земли, перешли на дары леса, картофель, овощи. Всё это в большом количестве выращивали на приусадебном участке (до 50 соток). Зерна или муки в колхозе давали мало и плохого качества (это были отходы от того зерна, которое уходило государству). Скота держать в личном хозяйстве не возбранялось, но каждая «голова» попадала под налог, и нельзя было заготовить достаточное количество сена для прокорма зимой. Все сенокосы принадлежали колхозу, и только в конце сезона, когда выполняли «план» для колхоза, давали участок, на котором можно было собрать 700 – 1000 кг сена, а корове надо было 2,5 – 3 тонны.
Мы – дети – весной перекапывали эти 50 соток в течение месяца (еще в школу ходили). Потом занимались заготовкой дров на зиму: тоже давали по 4 – 5 кубометров, а следующий месяц я зарабатывал у лесника (работал на него) делянку для себя.
Мы оказались в выигрыше потому, что за нашим домом был участок, заливаемый весной, а порой и летом, если много дождей. Тут мы собирали еще 1 тонну сена. Зато мы имели осенью 500 ведер картофеля для себя и для скота (его надо было после посадки прополоть и окучить 2 раза, выкопать, сохранить в яме и подполье).
Осенью собирали колхозников в клубе и сообщали о том, какой денежный подоходный налог каждое хозяйство должно выплатить. Плакали, причитали, как при смерти близкого человека. До этого мы уже сдали 200, а то и 300 литров молока, 40 кг мяса в живом весе (примерно большой баран), 100 яиц. Приходилось ехать в Свердловск, продавать часть картофеля и вносить еще 300-500 рублей.
В Маминске, кроме колхоза, был промкомбинат, в котором выполняли столярные работы, делали сани, телеги, выделывали кожи. Сохранялись и торговые кооперативы, в городах – государственная торговля. Частная торговля была на рынках, колхозном и вещевом. Но те люди, которые покупали и перепродавали (фарцовщики), преследовались. Большинство колхозников еле сводили концы с концами.