Дина Рубина. Русская канарейка. Блудный сын

Вот так трилогия! Начинаешь читать ни шатко, ни валко, потом разгоняешься с замиранием сердца и, приближаясь к финалу, падаешь в блаженную пропасть.

Главный герой Леон, израильский разведчик и оперный певец, гениален во всех своих ипостасях (хотя внутренне остаётся нетерпеливым ребенком). Визит с невестой к её дяде, подпольному торговцу оружием и отцу таинственного Гюнтера, он строит по всем правилам театрального представления. Даже действуя в интересах разведки, Леон Этингер прежде всего – артист.

Он любил эти первые мгновения распахнутой сцены – всегда похожие на первое обнажение желанной женщины, когда ты жадно охватываешь взглядом всю ее, такую новую, неожиданную и все же страстно ожидаемую.

Оставив книгу на время, не могла отвязаться от мысли: кто же из знакомых Леона окажется тем самым зловещим Гюнтером, скрывающим под своей личиной зверя? Когда поймала себя на этом, поняла: роман зацепил не на шутку.  И описания отношений влюбленной пары так особенны, так нетривиальны, что берут за живое.

И вновь, как совсем недавно, когда в одинокой беспомощной тоске мысленно обшаривал гигантские пространства в поисках этой глухой бродяжки, Леон чувствовал, что пропал, погиб, нелеп, смешон и связан… И при этом счастлив, как последний дурень.

Портофино

Для меня очень ценно то, что все детали, на фоне которых развертывается сюжет – настоящие, их можно увидеть, услышать. Вот, например, Портофино – то роковое место, где разошлись дороги Леона и Айи:  я пробегала рассказ о нём глазами и тут же жадно рассматривала фотографии в Интернете. Какая точность и любовь в описании автора!

Заключительную часть романа читала медленно, со вкусом, с наслаждением, смакуя чудесные описания Дины Рубиной – описания всего на свете: стран, городов, людей, страстей, изысканных блюд, архитектурных чудес, картин и, конечно, музыки (она заполняет всё пространство романа, протекает во все другие темы). Попутно слушала те музыкальные произведения, которых касалось перо Рубиной, находила те картины, о которых она рассказывает так проникновенно. Например, вот этот портрет – отражение героини, Айи.

И тут Леона прошибло. Вдруг он понял, кого так мучительно она все это время напоминала. И почему при взгляде на нее то и дело возникают: слепящий свет, голубое покрывало, длинные послеполуденные тени от высоких монастырских стен и тишина каменных прохладных залов… Конечно, вот оно: Палермо, Музей изобразительного искусства, картина Антонелло да Мессина – «Мария Аннунциата»…

Да-да: голубое покрывало, широковатый нос, высокое чело с благородными бровями – мальчиковое лицо из плавных раскосых овалов, и все вместе подчинено единому замыслу. Глаза с припухшими верхними веками ускользают, не смея на тебя взглянуть; щепоть левой руки придерживает на груди покрывало, а правая слегка приподнята: то ли Мария потянулась остановить того Невидимого, кто ее покидает, то ли ощупывает воздух перед собой, еще не веря в произошедшее… И странное ощущение, что эта девушка никого не слышит… Вернее, слышит только жизнь внутри себя.

И упрямая Айя даже в «гиблые месяцы ее беспросветного одиночества и тоски» слышит  эту «жизнь внутри себя» и предчувствует будущее, где «две фигуры, Леона и мальчика, так близко стоящие друг к другу, будто срослись, в нерасторжимой связи двух голосов ведут партию одной мятежной, но смирившейся души…»

Спасибо писательнице, что выбрала жизнь, несмотря на всю горечь развязки.

Прочитать последнюю часть романа можно здесь.

Вы можете прочитать всю трилогию онлайн и принять участие в народном голосовании за победителя среди финалистов премии «Большая книга-2015» здесь.

Дина Рубина. Русская канарейка. Голос

От чего меня трясло в начале чтения второй книги – так это от многословия автора. Надо же было закатить такую руладу: описание двухчасовой деловой встречи в венском ресторане двух разведчиков (главного героя, агента израильской разведки Леона Этингера, с его патроном Натаном Калдманом) – на несколько десятков страниц!

Немалую часть «великого сидения в ресторане» занимают лирические отступления: воспоминания обоих партнеров о том, что их связывало в течение жизни, разговоры о Шуберте и т. д.  Но все эти выпадения из сюжета на самом деле формируют предысторию Леона, дают намёки – как он, гениальный артист и обладатель чарующего голоса, дошел до жизни такой.

Натан:

Ведь Леон, в сущности, вырос у них в доме и уж там‑то оставался ночевать бесчисленное количество раз, вплоть до той последней, той окаянной ночи, которая так и осталась Главной Ночью всей его жизни, черной настолько, сладкой настолько, что бедняга Шуберт с его неистовым стремлением к счастью имел шансы лишь на второе место.

Леон:

Что касается сегодняшней встречи – что ж, они полностью использовали свой шанс. Вообще‑то, он был уверен, что зацепить его можно только через Владку, любимую его пошлую мамку. Правда, Владка была сейчас тоже изгнана в пустыню, и хотя время от времени предпринимала истерические попытки вернуться, не скоро еще вернется; отбудет свой срок на полную катушку. <…> И все же Натан его достал. Достал в тот момент, когда всерьез и окончательно Леон приказал себе обрубить все связи с прошлым, закопать все виды ненависти, зализать все раны и пуститься в тот путь, который в конце концов приведет лишь к колыханию звука, к натяжению голосовых связок, к полету голоса, к единственной любви – Музыке… 

И, наконец, ресторанная встреча завершается заданием: Леон должен поехать в Таиланд с очень важной миссией. Туда же направляется и героиня, Айя. В общем, «не было бы счастья, да несчастье помогло» им снова встретиться. А первая, мимолетная встреча произошла именно в этом ресторане. Вот как выглядит официантка Айя:

Левая половина черепа обрита, на правой дыбом стоит немыслимый бурьян скрученных в сосульки, причудливо раскрашенных прядей. И все лицо – ноздри, брови, губы – пробито множеством серебряных колец и стрел, а хрящи маленьких ушей унизаны колечками так плотно, что кажутся механическими приставками к голове. Все это придавало выражению ее и без того напряженного лица нечто затравленно‑дикарское. Бубна ей не хватает, вот что, мелькнуло у Леона. Девочка нафарширована железяками, как самопальная бомба.

Ну нравятся автору вот такие люди, как Леон и Айя, которые и внешне, и внутренне выламываются из обыденности.

Неожиданно ему захотелось, чтобы у столика вновь возникла та диковатая девица с окольцованным лицом, с густыми шелковыми бровями.

Зачем, зачем она их проткнула?! И если бы извлекла металл, если б разоружилась – заросли бы дырочки в коже, или это лицо, собранное из нежных раскосых овалов, навсегда осталось бы меченным белыми оспинами шрамов?

Заодно интересно знать, на что тебе сдалась эта девчонка, что за тревожащая связь тебе почудилась между нею и самим собой?.. Как странно голос ее звучит – упругий, сопротивляющийся… Преодоление… чего? Угловатость жестов… Откуда эта необъяснимая схожесть между вами, какая‑то опасность, обоюдная загнанность?

И дальше, после такого длинного вступления, вся бешеная скачка сюжета посвящена разгадыванию этой загадки. Интересно, что динамика повествования достигается не за счет «экшена», а благодаря эмоциональности описания картинок прошлого и настоящего.

Кому обязан Леон Этингер своей блестящей карьерой и своим несчастьем; какие несовместимые крови в нём смешаны; продолжит ли свой род «семья, которая вся уже только в нем одном» – об этом вы узнаете, прочитав вторую книгу трилогии Дины Рубиной «Русская канарейка».

Вторая часть трилогии произвела более сильное впечатление. Это остро осязаемый, видимый, слышимый мир, пир вкусов и запахов – и мгновенно сгорающих человеческих страстей.

И мир покоя и любви, передающейся из рода в род.

С бьющимся сердцем жду продолжения.

Купить книгу можно здесь.

Письма Пушкина – юбилейное издание 1887 года

Картина Евгении Гапчинской

Почему о Пушкине как-то не принято говорить? Потому что в голову нам вколотили сразу два отвратительных заблуждения. Причем, взаимоисключающих. Первое: о Пушкине уже все сказано и не по одному разу. Второе: Пушкин неисчерпаем, как электрон – нечего и пытаться. Из того же отравленного источника вытекают: "Солнце русской поэзии" и прочие тупые формулы. В итоге Пушкин от нас надежно изолирован. Открыл рот – получи по сусалам. От кого? От пушкинистов! Это такие патологоанатомы в резиновых перчатках. Непонятно с какого перепугу это племя решило, что Пушкин – мертв. И началось… 

Юрий Иванов

Это цитата из статьи, которая мне безумно нравится. Называется она «Пушкин вместо нефти: то, что нас всех спасёт». Мнение Юрия Иванова и «хрестоматийный глянец», толстым слоем покрывающий образ поэта – два полюса, но, перефразируя Грибоедова, «в мои лета мне должно сметь своё суждение иметь». А составить своё суждение можно только по первоисточникам, например – письмам поэта.

Мастридия Аполлоновна
Горных, моя бабушка

Маленькую старую книжку (письма Пушкина, изданные в 1887 году, к 50-летию со дня смерти поэта) давным-давно подарила мне бабушка, сельская учительница (вот её снимок 100-летней давности). Как эта книга к ней попала – Бог весть, скорей всего, была списана из какой-то библиотеки (судя по расплывшемуся штампу и зачеркнутому инвентарному номеру). Иногда я заглядывала в пушкинские письма, читала несколько страниц – и вот, наконец, решилась прочесть целиком, чтобы сложился цельный образ этого человека.

Письма Пушкина читать очень легко: никакой старинной куртуазности и устаревших речевых оборотов. Живая разговорная речь. Пушкин поистине был человеком будущего. Хотя о будущем высказывался довольно забавно.

«Что ни говори, век наш не век поэтов. Жалеть, кажется, нечего, а все-таки жаль. Круг поэтов делается час от часу теснее. Скоро мы будем принуждены по недостатку слушателей читать свои стихи друг другу на ухо».

Вот так он думал 200 лет назад. Поэтов сейчас в России, наверное, больше, чем когда бы то ни было, и Пушкин определенным образом к этому руку приложил. Но он явно не был оптимистом и всегда рассчитывал на худшее. Не отводил глаза от беспощадной реальности и твердо стоял на ногах.

«Благо, я не принадлежу к нашим писателям 18 века: я пишу для себя, а печатаю для денег, а ничуть не для улыбки прекрасного пола».

Наталья Николаевна Пушкина.
Картина Александра Брюллова

С прекрасным полом он тоже мало церемонился и был весьма откровенен. Из письма жене:

«А о чем я думаю? Вот о чем: чем нам жить будет? Отец не оставил мне имения; он его уже с половину промотал; ваше имение на волосок от погибели. Царь не позволяет мне ни записаться в помещики, ни в журналисты. Писать книги для денег, видит Бог, не могу. У нас ни гроша верного дохода, а верного расхода 30 000. Всё держится на мне, да на тетке. Но ни я, ни тетка не вечны. Что из этого будет, Бог знает. Покамест, грустно».

Да вы почитайте дальше-то! Вот соответствующие страницы.

 

Вообще, письма Пушкина жене – это отдельная песня. Она для него – не кисейная барышня, а понимающий друг, которому он пишет всё, что думает, с обескураживающей прямотой и убийственной иронией. Тон писем немного смягчают нотки нежности и любви, но когда он сердит: держись, жёнка!

«Охота тебе думать о помещении сестер во дворец. Во-первых, вероятно откажут; а во-вторых, коли и возьмут, то подумай, что за скверные толки пойдут по свинскому Петербургу. Ты слишком хороша, мой ангел, чтоб пускаться в просительницы. Погоди; овдовеешь, постареешь — тогда, пожалуй, будь салопницей и титулярной советницей. Мой совет тебе и сестрам быть подале от двора; в нем толку мало». 

Фрагмент картины Петра Кончаловского

Вот еще перлы:

·        Вчера приехал Озеров из Берлина с женою в три обхвата. Славная баба; я, смотря на нее, думал о тебе и желал тебе воротиться из Завода такою же тетехой. Полно тебе быть спичкой.

·        Русский человек в дороге не переодевается и, доехав до места свинья свиньею, идет в баню, которая наша вторая мать. Ты разве не крещеная, что всего этого не знаешь? 

·        На того [Николая I] я перестал сердиться, потому что, в сущности говоря, не он виноват в свинстве, его окружающем. А живя в нужнике, поневоле привыкнешь к <говну>, и вонь его тебе не будет противна, даром что джентльмен. Ух, кабы мне удрать на чистый воздух.

·        …что за беда, что гусарский поручик напился пьян и побил трактирщика, который стал обороняться? Разве в наше время, когда мы били немцев на Красном кабачке, и нам не доставалось, и немцы получали тычки сложа руки? По мне драка Киреева гораздо простительнее, нежели славный обед ваших кавалергардов и благоразумие молодых людей, которым плюют в глаза, а они утираются батистовым платком, смекая, что если выйдет история, так их в Аничков не позовут.

·        Хорошо, коли проживу я лет еще 25; а коли свернусь прежде десяти, так не знаю, что ты будешь делать, и что скажет Машка, а в особенности Сашка. Утешения мало им будет в том, что их папеньку схоронили как шута и что их маменька ужас как мила была на аничковских балах.

·        Женка, женка! я езжу по большим дорогам, живу по три месяца в степной глуши, останавливаюсь в пакостной Москве, которую ненавижу, — для чего? — Для тебя, женка; чтоб ты была спокойна и блистала себе на здоровье, как прилично в твои лета и с твоею красотою. Побереги же и ты меня.

·        Просил я тебя по Калугам не разъезжать, да, видно, уж у тебя такая натура. О твоих кокетственных сношениях с соседом говорить мне нечего. Кокетничать я сам тебе позволил — но читать о том лист кругом подробного описания вовсе мне не нужно. Побранив тебя, беру нежно тебя за уши и целую — благодаря тебя за то, что ты богу молишься на коленях посреди комнаты. Я мало богу молюсь и надеюсь, что твоя чистая молитва лучше моих, как для меня, так и для нас. 

Острый и язвительный ум, легко вскипающая кровь – и при этом трезвый взгляд на жизнь, мудрая снисходительность к чужим недостаткам и сознание собственного несовершенства – вот каким рисуют Пушкина его письма.

Живой, конечно. Живее многих ныне живущих.

P.S. Письма Пушкина можно прочитать здесь: http://pushkin.niv.ru/pushkin/pisma.htm

Ольга Громова. Сахарный ребенок

Хотя детство этой девочки (с рафинированным именем Стелла) в начале 30-х годов прошлого века было вполне сладким (образованная и обеспеченная семья со знатной родословной, обучение иностранным языкам с первых лет жизни), но «сахарным ребенком» её, как ни странно, назвали уже во времена бедствий (отец был репрессирован, мать с 5-летней Стеллой сослали в Киргизию).

После того, как малышке раздробили лицо прикладом за то, что она слишком близко подошла к колючей проволоке в лагере для заключенных, ей пришлось воплощать в жизнь заповеди родителей, внушенные с ранних лет.

Хороший человек всё делает сам.

Хороший человек ничего не боится.

Хороший человек умеет терпеть.

К ним прибавились новые правила, которым учила мама:

Никогда и никому не задавай вопросов. Здесь вопрос может стоить жизни. Спрашивай только у меня, когда никто не слышит.

У матери Стеллы были аристократические корни. Казалось бы, голубая кровь предполагает изнеженность и слабость, но это не тот случай.

Мама была удивительным человеком: всегда спокойная, приветливая, очень доброжелательная, но без малейшего намёка на фамильярность. За всю свою жизнь (а умерла мама в семьдесят два года) я ни разу не слышала, чтобы она повысила голос, и никогда не видела слёз у неё на глазах. И когда, много позже, я встречала в книгах штампы типа «несгибаемая воля», «стальная выдержка», «железный характер», я твёрдо знала, что это как раз про неё.

Девочка держалась за жизнь так же цепко, как и мать. И постепенно поняла еще кое-что:

Ярость — мощное чувство, помогающее выстоять.

Рабство — это состояние души. Свободного человека сделать рабом нельзя. 

Хороших людей всегда больше.

«Сахарным ребенком» беленькую Элю прозвали смуглые киргизы. Но её не заклевали, как белую ворону – потому, наверное, что Эля и её мать тихо, но твердо распространяли вокруг себя добро, свет, образование: учили грамоте, делились знаниями.

Наша память избирательна. И в нашей лагерной жизни, и позже я помню только хороших людей — тех, кто хорошо к нам относился, кто нам помогал.

Вот о них и рассказывает Стелла: о тех, кто стал фундаментом её судьбы и помог понять – она права в упорном стремлении быть собой, в стойкости и терпении.

История Стеллы Нудольской – реальна. Автор книги, Ольга Громова, литературно обработала воспоминания своей подруги и написала повесть для современных подростков. Возможно, кто-то из них поймёт: жизнь человека в большой степени зависит от взгляда на мир. Можно искать негатив в самых благоприятных условиях существования, а можно видеть «луч света в темном царстве», как это удавалось Стелле и её маме. В обоих случаях результат предсказуем.

Читать повесть можно здесь.